Всякий «русский человек в развитии» имеет право побыть немножко русофобом. Каждый может заявить: «Люблю Отчизну я, но странною любовью». Любовью, то и дело граничащей с ненавистью или хотя бы раздражением. А то и отчаяньем, в которое трудно не впасть, при виде всего, что совершается дома. Этакий национальный садо-мазохизм, помноженный на сакральное слабоумие: «Умом Россию не понять». А когда становится совсем уж тошно, русофоб на час, мысленно устремляясь за «стену Кавказа», повторяет вослед классику: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…» И тут же в нее, немытую, возвращается, скользя по жиже из снега, льда и грязи в ближайший гастроном, «за маленькой». Водка расщепляется в желудке, и тогда изначально расщепленное русское сознание примиряется само с собой, как сиамские близнецы, один из коих сам не бухает, но вынужден принимать дозу за компанию с братом, мучаясь потом похмельем, в котором не виноват. Ненависть и любовь к своей стране – живой парадокс здешнего существования, знакомый каждому русскому индивидууму, если только он не чудак на букву «м», захлебывающийся ура-патриотической патокой. «Фобия» - означает патологическую страсть, и взаимоисключающие чувства, или даже мироощущения, связанные одной кровеносной и метальной системой, включая органы выделения. Неуютно им, любви и ненависти, друг с дружкой, невыносимо, стрёмно, а никуда не денешься. Есть причина любить, но всегда найдется повод ненавидеть. Даже по мелочам: за гололед, за вечную помойку под окном, за унылый пейзаж, за дыру в кармане, плохую погоду, за угрюмых соотечественников, за глупость и казенщину, за всеобщий русский хаос.Для иностранца «русофобия» - прежде всего реликтовый страх, подобный чувству гадливости, которое вызывают крысы и тараканы, ужас перед полчищами косорылых варваров, вторгающихся в пределы карликовых королевств и насилующих дочерей человеческих. Когда автор «Властелина колец» Толкиен придумал своих «орков», то он держал в уме именно Россию, а вовсе не Германию, как заблуждаются многие. Так что правы те, кто утверждает, что если бы Россия вдруг провалилась в Преисподнюю, остальной мир только порадовался, любо не заметил этой катастрофы. Для русского человека «русофобия» - родовое проклятие, состояние пароксизма, в котором ненависть – не самое главное слово, а есть еще жалость, стыд и отчаянье. У советских диссидентов была удобная оправдательная модель (читай: отмазка) для ущербного русского мира: «мы» и «они», Добро и Зло, Инь и Янь. Соответственно, «мы» - это народ-нищеброд, который ни в чем не виноват, наивен и чист, как «натура» у философа Руссо. Тогда как «они» - суть каста начальников, люд, обслуживающий власть, представляющий государство. «Мы» - априори субстанция инертная и страдающая. «Они» - апостериори насильники и мерзавцы, вершащие неправедный суд. Добро, как умеет, борется со Злом, но постоянно проигрывает, потому что власть – это мощь, вероломство, обман. Но не бороться нельзя, потому что где-то в глубине подсознания ворочается убеждение, что «сила – в правде, брат». Этот атавистический стереотип живет в представлениях русских интеллигентов, как вера в доброго царя и надежда на халяву. Деление страны на «низы» и «верхи» не зависит ни от уровня образования, ни от умственных способностей индивидуумов, подсевших на «думы о России». Поэтому, какой бы государственный строй здесь и теперь не существовал: царизм, коммунизм, суверенная демократия? - «низы» и «верхи» незыблемы, подобно плоскому ландшафту и унылой растительности. Раньше «верхи» рекрутировались из дворян, затем – крестьян, пролетариев и нацменов, нынче – непонятно откуда. Главное – успеть вскочить в лифт и отправиться вверх по «вертикали власти», публично изображая верноподданническое рвение.Думается, что подобная сегрегация характерна и для иных народов, населяющих планету, ибо государство – это насилие не только по определению, но и по сути, а значит, тонкий слой элиты и обиженные массы будут всегда, но только у русских (вероятно, после монархической революции Петра Первого) власть предержащие прочно связались с образом сначала «иностранцев», чуть ли не «инопланетян», а потом и «инородцев» (это уже после Великого Октября). И никакие лозунги типа: «Народ и партия едины», намалеванные на всех стенах и транспарантах, - не смогли разрушить актуального стереотипа. «Верхи» русскими быть не могут. Тем более, что и сами «предержащие», когда разрешили демонстрировать «статус», великолепно подтвердили свою концептуальную инородность скудной почве, что их взрастила, передвигаясь по разбитым дорогам на импортных авто представительского класса, прикупая недвижимость в Лондоне на черный день и обучая отпрысков в заморских университетах. Это о них, избалованных отпрысках «из грязи в князи», писал Федор Достоевский свои гневные слова, размноженные ныне даже «Википедией»: «…эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за всё, всё ненавидят».То есть парадокс на парадоксе. У нас подчас именно «предержащие» подчас и оказываются самыми настоящими, патологическими «русофобами» (им есть с чем сравнить, например, с Англией), тогда как остальной русский народ - русофоб поневоле, от избытка чувств, от внутреннего раздрая, оттого, что «не могу молчать». Тут уже начинаются игры со значениями, со смыслами и интерпретациями, ибо получается, строго говоря, что тупая и одномерная «русофобия как ненависть» случается только у элитных вырожденцев, а также у поляков, украинцев, латышей, эстонцев и прочих «языков», в смысле народов, настрадавшихся от оголтелой русской пассионарности. Тогда как для обычного русского «орка», - повторим, - «русофобия» буквально: одержимость, иначе говоря, та самая шизофрения, замешанная на «любви-ненависти», о которой любят поразмышлять на длсуге кухонные философы и литераторы от сохи: любовь - к березкам, а ненависть - к ближнему своему. У этой одержимости имеется еще одна любопытная особенность, аберрация в восприятии, порождающая недоуменный вопрос: «И за что нас так не любят?» Боятся и презирают, допустим, те же прибалты, поляки, хохлы, хоббиты какие-нибудь, недомерки и прочие? Выпивая рюмочку, кухонный философ озадачивается: «Несправедливо как-то, ведь мы к ним всей душой, а они к нам – жопой». И если сидит напротив кухонного философа недомерок, то он обычно вопрошает: «А за что любить-то? За «тюрьму народов»? За «железный занавес»? За сталинские лагеря? За брежневский дефицит? За «берите столько суверенитета, сколько проглотите?..» За повальную нищету и тотальное, с верху до низу, вранье? Это у вас, русских, во всех безобразиях виноваты абстрактные «верхи», а «низы» как бы ни причем. А у нас, недомерков, виноваты как раз и те, и другие, то бишь русские, без разбору и всем скопом. Мы, недомерки, не разделяем русских на «власть» и «народ». Для нас никакой разницы, добровольцем ты пошел в войска НКВД или тебя призвали. Славянин Иван Грозный, немка Екатерина Вторая, грузин Иосиф Сталин, украинец Никита Хрущев, хрен с горы Ельцин - всё русские. Русские, говорите? А кто это такие? Гремучая этническая смесь из славян, мордвы и татарвы, до которой еще надо доскрестись. Когда-то брали Казань и Крым, не считаясь с жертвами («бабы еще нарожают»), а потом, те, что вылезли из грязи, переломав хребты конкурентам да попарившись в баньке, спустили в одночасье, за кукиш, и Крым и Казань, да всю свою гребанную Империю от Аляски до Пруссии, словно подпоенные хитрым соседом-лавочником деревенские дурачки».Недомерок получает за свой монолог, падает под стул, а кухонный философ сидит и истекает горючими, как углеводороды, слезами:«Да, Россия – Сфинкс, тысячелетняя загадка, безразмерная, многоликая страна с непредсказуемым народом, «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», и повод для одержимости ее ментальными выделениями всегда ту как тут. Мы не уважаем закон, потому что закон, что дышло. Не доверяем трудолюбию, потому что от трудов праведных не наживешь палат каменных. Не верим в Бога, потому что пока гром не грянет, мужик не опростается. А впереди все время маячит перспектива бунта, по традиции, бессмысленного и беспощадного. Если мы сами себя боимся, сами себя ненавидим и не понимаем, то что же тогда можно ожидать от окружающих Впрочем, черт с ними. Мы обречены на русофобию, как специфическую форму национального помешательства. И где тот глобальный «доктор Фрейд», что избавить нас от фобии одержимости собственными несовершенствами? Вместо того, чтобы выдавливать по капле родовые проклятья, мы продолжаем их расковыривать. Расковыриваем и комментируем, наслаждаясь производимым эффектом. Крайне занимательное занятие.