Стыдно признаться, но в последнее время я конкретно подсел на радио «Шансон». Почему стыдно? Нет, вовсе не потому, что в так называемом «интеллигентном» кругу принято воротить нос от «блатной эстетики», заведомо зачисляя все, что вышло из городского романса и цыганщины, за низкий жанр. А оттого, что не ожидал от музыкального радио формата типа «Шансон» столь качественного эфира. Вот она сила медийных стереотипов. Все-таки человек 21-го века – во многом продукт масс-медиа, и от того, какие сигналы населяют воздушное пространство, выскакивая звуками из радиоприемников, зависит творческое самочувствие индивидуума. Если динамики выдают всего лишь пару-тройку попсовых радиоканалов, то здесь не до альтернативы: воленс-ноленс придется слушать райский голосок Максим или стенания Димы Билана. Как только шансы для выбора расширяются, и «Шансон» начинает втыкать. Музыка – это ведь тоже культурный код, и войну форматов никто не отменял: когда один субъект, заслышав знакомую мелодию, просит прибавить звук, другой сатанеет или хочет повеситься. «Шансон» сравнительно недавнее лексическое приобретение, в жанровом отношении обозначающее все, что угодно, а реально – «просто песню». Однако у нас в стране это французское словцо прикрепилось к творчеству, квалифицируемое как «блатняк», то есть, по существу, к уголовному фольклору. Отсюда его отрицательные коннотации, воспроизводимые и транслируемые «официозом». История-то давняя, инспирированная тоталитаризмом, а это не шутки, а жесткая система этических и эстетических координат. Существовала официальная культура, прошедшая цензурные препоны и разрешенная к тиражированию. И - неофициальная, функционирующая на уровне ее носителей, распространяющаяся живьем, от автора к автору, полузапретная или почти подпольная. Когда фактически полстраны сидело в сталинских лагерях (а это были не только уголовники, но и зеки, угодившие за решетку «за политику», иначе говоря, вполне интеллигентные люди), не могла не произойти мощная субкультурная диффузия, в итоге породившая такие знаковые и культовые фигуры как Александр Галич и Владимир Высоцкий.Нельзя сказать, что народ, выпив водки и закусив, чем Бог пошлет, не горланил «Артиллеристы, Сталин дал приказ!», но и есенинскую «Москву кабацкую» никогда не забывал. Воспринятый массой, как «свой», плоть от плоти, запрещенный «похабник и скандалист» Есенин возглавил хит-парад народной контркультуры. Наряду с Союзом композиторов, поставлявшим шлягеры для Всесоюзного радио, народ, сопротивляясь лжи и давлению официоза, самовыражался в свободных песенных формах, таких как «Мурка» или «Гоп-стоп». До сих пор с ностальгией вспоминаю, как из отцовского магнитофона рвался хрипловатый голос Александра Розембаума, записанный на пленку «Свема»: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла. Гоп-стоп, ты много на себя взяла, Теперь расплачиваться поздно, Посмотри на звезды, Посмотри на это небо Взглядом, бля, тверезым, Посмотри на это море - Видишь это все в последний раз…»Не знаю, кто как, но это поразительно: мы, перезаписывая от друзей свежие альбомы «АС/DC» или «Депеш мод», одновременно принимали в свой фан-клуб как Вилли Токарева, так и группу «Кино». Такова была природа стихийного культурного протеста: все, что пришло не от фирмы грампластинок «Мелодия» и Гостелерадио, воспринималось в виде послания либо «оттуда» (из-за бугра), либо «отсюда», но из подполья. «Вези меня, извозчик», «Девочка сегодня в баре» и «Я московский озорной гуляка» были явлениями как бы одного, неофициального, чата. При этом какие-нибудь итальянские артисты из Сан-Ремо успешно вписывались в советский формат. Тогда как так называемая «магнитофонная культура», обретая своего рода статус Андеграунда, включала в себя и западный рок, и отечественную неофициальную песню. Подобный парадоксальный расклад вполне допускал варианты, когда на одной стороне катушки был записан «Пинк Флойд», а с другой – Розембаум. Вполне допустимое для тех времен сочетание, репрезентирующее амбивалентность бытия «гомо советикус», разрывающегося между партсобранием, отрывом в ресторане и рандеву с любовницей. Потом началась Перестройка, Розембаума показали по телевизору, и страна закружилась в ритма «Вальса-бостона». А в доме Облонских все смешалось. Кроме совкового Кобзона в вечном парике, народ обрел новых кумиров. Вчерашние маргиналы стали фактами массового сознания. На телеэкраны выпрыгнули новые попсовики-затейники: смазливые пацаны из «Ласкового мая», постаревшие монстры хэви-металл и гопники со смыком. Шансонье вроде Миши Шуфутинского телепортировались из кабаков Брайтон-бич и Жмеринки в концертный зал «Россия», стадионы, далее везде. Двадцатку «MTV» стали показывать по первому каналу, а «Программу А» - по второму, и каждый меломан уже сознательно выбирал между «R.E.M.» и «Гражданской обороной».Что касаемо устройств, хранящих и передающих информацию, то легендарные герои бытовой звукозаписи переместились сначала на винил, а чуть позже – на компакты. СМИшный бум включил в себя и FM-диапазон. Шоу-бизнес вырос на рекламных дрожжах, выбродив в понятие мэйн-стрима, того, что бурлило за стеклом кинескопа и шипело из каждого утюга. Пипл хавал, а люди, ждущие от песни чего-то большего (не только фона), принялись судорожно крутить ручки настройки своих приемников. И - нашли, уткнувшись в традицию, понятную и родную. С вменяемым текстом, а не бла-бла-бла. Традицию эту не нужно было долго искать. Она актуализировалась сама собой, явившись из подворотен и кухонь, тюрем и ресторанов. С профессиональными аранжировками и компьютерными примочками. С темами уже нового, 21-го века. Не случайно, в плэй-листе уживаются такие разные персонажи отечественной сцены, как Александр Новиков и Профессор Лебединский, Лолита и «ДДТ», Олег Митяев и Гарик Сукачев. Где еще, на какой волне, встретишь их всех вместе? Когда выпьешь грамм 100-200, вряд ли будешь слушать поделки в стиле R&B? В конце концов, дело не в формате, а в том, цепляет искусство или нет. Саша Донецкий