Дневник читателя 26.05.2015.

Из разговора братьев Набоковых:

«Я - лучший писатель моего поколения, однако у русского романа нет будущего… У меня столько замыслов, которые я даже и на бумагу ещё не перенёс, а часы всё тикают, драгоценное время уходит».

Пол Рассел «Недоподлинная жизнь Сергея Набокова»

Первым воскресеньем июня объявят имя лауреата «Национального бестселлера»-2015. Прошёл long-list, опубликован short-list. В длинном списке много неизвестных имён, много произведений в рукописях, но немало писателей признанных, уже любимых читателем.

На сайте премии её ответственный секретарь Вадим Левенталь отмечает «почти полное отсутствие очевидных фаворитов», поэтому претенденты стартуют почти с равным символическим капиталом.

Каждый год для любой литературной премии может стать последним, - драматическая ситуация со спонсорской помощью грозит поставить жирную точку на просветительской миссии премии. Так и 15-летие «Нацбеста» (основан в 2000 г.) может оказаться последним.

Тем временем, не будем забывать, - изначальный девиз «Нацбеста»: «Проснуться знаменитым!». Открывать новые имена, из неизвестных выводить на литературный Олимп – позиция основателя премии Виктора Топорова, ныне покойного. Объявленный короткий список не дал ни новых, ни молодых имён. Очевидно и то, что литературные откровения откладываются.

Однако, long-list «Нацбеста» предложил новый роман Бориса Минаева «Батист». Борис Минаев – журналист и писатель, гл. редактор журнала «Медведь». В журналистику его привело стремление к независимости, - на него, еще 16-летнего юношу, большое влияние оказали статьи Юрия Щекочихина, который станет его кумиром. В годы учёбы в МГУ научным руководителем будет И.И.Виноградов, впоследствии возглавивший легендарный журнал «Континент» после смерти его основателя Владимира Максимова.

«Батист» - тот тип романа, в сюжете которого сложные взаимоотношения отдельных людей и целых семей, метафизические поиски в истории и философские рассуждения о судьбе страны: вглядываясь в недавнее прошлое, автор открывает современную Россию.

…Однажды в дом портного Штейна «некто Ивлев» (вечный «Черный человек») принёс отрез батиста и заказал платье для жены, правда, не предоставив никаких мерок с фигуры. В доме Штейнов больше не появлялся: «…за тканью никто не пришел. Возвращать ее было некому. Это была странная, таинственная, возможно, даже нехорошая история». И тогда портной Штейн решил своим дочерям – Вере, Татьяне, Наде – что-нибудь пошить, на память о себе. Вера спросит отца: - А тебе не кажется, что ты рискуешь подарить нам чужую судьбу вместе с чужой тканью? Вера закажет себе ночную сорочку, - она станет её погребальным саваном.

А ещё Батист – это люди, герои романа, их судьбы. Их хрупкая жизнь, их нежность и любовь, их ненависть и вечное нетерпение сердца, - всё это ляжет на суровое сукно истории. Здесь две страны: дореволюционная Россия и новая, рождающаяся в руинах империи, Советская Россия, которая со временем станет основой конгломерата Советский Союз.

С началом XX века Россия задышала воздухом трагических перемен. Людские жизни с хрустом и скрежетом влетают в мясорубку общей истории, общей судьбы. Революция кого-то соединила, кого-то разметала навсегда. Слабый царь, преступное окружение, мировая геополитическая обстановка подготовили этапы «страшных лет России». Пока император сидел на троне, критика в его адрес сохраняла «хотя бы внешнюю видимость благородства», но с его арестом, содержанием вместе с семьей под стражей, проклятия в адрес бывшего самодержца «приобретали просто какой-то каннибальский характер».

И это были мрачные предзнаменования.

Я знаю, с каждым днём слабеет жизни выдох

Еще немного - оборвут

Простую песенку о глиняных обидах

И губы оловом зальют. (Осип Мандельштам)

Россия застыла, когда по распоряжению Председателя Совнаркома тов. Ленина уничтожали духовенство, когда высылались пароходы и поезда интеллектуального достояния страны, когда вскрывались святые мощи и растаскивались по тёмным углам. Запрещённый колокольный звон и плачущие старухи, звенящее молчание поруганных монастырей. «В храме, где происходило вскрытие мощей святой Ефросинии, народу столпилось очень много, практически как на большой службе…» Только за один год вскрыли сотни мощей, и – никаких бунтов, народных возмущений. «Храм был невыносимо прекрасен. Доктор подошел к толпе монахинь. Здесь все выглядело как-то по-другому. Слез лилось много, но, скорее, тихих. Все держались торжественно…

– Господь тебя простит! – тихо сказала одна из них и дала доктору прямо в руки свечу.

Он отшатнулся от неожиданности, но свечу взял. Простит ли?»

И вчерашняя православная Русь гундосит языком атеиста: «конец истории – то, что вчера еще казалось и было жизнью, сегодня стало предметом археологии … ведь предмет археологии теперь становится неисчерпаем, и не нужно копать землю лопатами, не нужно смахивать пыль времен этими смешными кисточками, все под ногами, все рядом, заходи в любой дом и бери; вы скажете, что это похоже на грабеж, а я вам отвечу, что нет, неправда, отныне преступлением станет излишняя щепетильность, старомодное, архаичное, чересчур этическое отношение к этим кускам еще живой, еще теплой жизни…» Мир ещё не осознавал какие чудовищные последствия будет иметь первая мировая война и русская революция: «Гитлер объявит евреев предателями нации еще в двадцатых, Сталин объявит предателями крестьян, интеллигентов, иностранцев, мотив предательства станет главным на десятилетия, а может быть, и на века…»

Гнойник безнравственности, вседозволенности вскроется по истечении времени. Становление нового мира через убийства и попрание святынь не прощается, - Бог карает, история пародирует…

В продолжение темы-метафоры исчезающей России вспомнился диалог из романа Пола Рассела "Недоподлинная жизнь Сергея Набокова", - Владимир и Сергей Набоковы в пространстве Кембриджа рассуждают о гуманитарной катастрофе, охватившей страну после большевистского переворота.

« - … Он уже начался, кошмарный процесс распада. Наш возлюбленный Санкт-Петербург исчезает у нас на глазах. Мы должны смотреть в лицо этой пугающей правде, Серёжа…

Я ответил сдуру, что меня, например, радует возможность обзавестись более богатым и гибким английским, и спросил: - Да и вообще, к чему нам теперь русский язык?

Он посмотрел на меня так, точно я ударил его по лицу».

Упомянутый роман Рассела заслуживает читательского внимания. Художественная реконструкция жизни Сергея Набокова, всегда остававшегося в тени своего знаменитого брата. Сергей, родившийся одиннадцать месяцев спустя после Владимира, испытал и периферию родительской любви, и рефлекторный стыд семьи за его гомосексуализм. Пресловутая запретная любовь, как безусловный содомский грех, здесь не выступает агрессивным началом, оставляющим после себя лишь выжженное плато. Драма страсти не стирает лучших человеческих качеств, и трагедия жизни не воспринимается как право на предательство.

Судьба Сергея неотрывна от исторических реалий, она – в жизни и России и мира. Достоинство романа – это образы героев в контексте мировой культуры, литературы.«Разве сможет моё сердце когда-нибудь забыть зимний Санкт-Петербург под снегопадом, когда все выезжали в санях на набережную Невы и катили мимо величественного здания Сената…» Боль, отчаяние и надежда русских эмигрантов проходит через весь роман. Титулованные особы оказывались в лучшем случае за барной стойкой или водителями такси. Россия оказалась один на один со своей трагедией, - имперский развал не представлялся миру опасным. «Знаешь ты хоть одного русского, чья жизнь не пошла так или этак прахом? Мы, сумевшие убежать из России, обречены в точности так же, как те, кто в ней остался. Хотя им, может быть, повезло больше нашего. Их-то, по крайности, укокошили быстро».

Вспоминая удобную, выверенную жизнь в имении Рождествено, Сергей не просто ностальгирует по времени, он осмысляет случившееся через призму расплаты: «Как взросло беседовали мы, лакомясь вишнями и попивая чай из самовара, который благодаря усилиям слуг волшебным образом не остывал. Что думали они о нашем разговоре? Или они ни о чём не думали, а просто смертно хотели спать? …Как я жалел о том, что не знаю даже таких простых, человеческих обстоятельств мира, в котором жил».

Трагедия Сергея Набокова не столько в его физиологической особенности, сколько в его душе, неспособной на подлость, ханжество, приспособленчество, - всё то, чем на сегодняшний день отважно владеют его особи по несчастью.

А мы улыбнёмся вослед диалогу из романа, где один из «нетрадиционных» умудрился жениться:

- Она такая неряха, - жаловался он, поднимая с пола чулок, ставший решетчатым от дыр. – И забывчива, как не знаю кто. Пойдёт по магазинам, вернётся – половину покупок сделать забыла – и опять уходит. Без баб лучше, Сергей. Тебе с этим повезло.

Сергей Набоков погибнет в нацистском концлагере; солагерники вспоминали его благородство и мужество, которое вызывало уважение и восхищение. Словами своего героя Пол Рассел заметит:

«… все мы и каждый из нас живём только в искусстве. Не важно, в каком – в литературе, живописи, музыке или танце, - именно в нём мы и расцветаем, и выживаем». Думается мне, благодаря такому состоянию ума и сердца и выживают нации.

Нина Яковлева