Иван цветной - он Иван цветной и есть: нынешняя неделя в псковской культуре сложилась в картину, может, и не такую уж яркую, но пёструю - чрезвычайно. При этом простонародное и академическое часто существовали вовсе не «на разных полюсах»…

Прыгая через костёр

Сначала об «именинниках». Ивана Купалу у нас празднуют охотно и чуть ли не во всех районах области. В этом году купальская ночь удачно выпала с субботы на воскресенье, и в Усвятах, например, чуть ли не весь посёлок собрался на площади перед домом культуры поглазеть на театрализованное представление «Причуды фантастической ночи» и поучаствовать в конкурсах на лучший банный веник или на лучшую частушку. В Опочке гуляли на городском стадионе (развлекательная программа, чай на травах, «буфет-лотерея») и около, пускали украшенные цветами и свечами венки в плаванье по Великой, жгли костёр - не только водить вокруг него хороводы, но и… спалить в нём старые вещи, будем надеяться - вместе с неприятностями прошлой жизни. В Красногородске праздник проводили на берегу реки Синей, а в Новосокольниках - на берегу Демянского озера. Изборяне, а с ними заодно и многие псковичи по традиции провели купальскую ночь в Блиновой роще, на берегу Городищенского озера.

Совершенно «самодеятельный» и практически «безбюджетный», этот праздник так и принимается: без особых претензий со стороны зрителей, вполне готовых в таких случаях самостоятельно себя развлекать - кто как может, от банальной выпивки до изобретения и исполнения новых «старинных обычаев», иногда даже диковатых в этой своей новизне. Вопрос о том, хорошо всё это или плохо и какую перспективу имеет - уже из разряда пресловутых вторых вопросов, хотя бы потому что традиция жива, несмотря ни на что.

Вплотную следует за ним Всероссийский День семьи, любви и верности, «спущенный сверху», хотя тоже, казалось бы, исконный - «приуроченный» к православному празднику во славу Петра и Февронии Муромских. Но таких мощных игровых традиций он не имеет, и пока безусловно проигрывает - при всей старательности культработников на местах и при непременных официальных поздравлениях от местных чиновников...

Малевич навыворот

О тех временах, когда в божество себе можно было выбрать хоть кота, напомнили на этой неделе и в Государственном музее-заповеднике А.С. Пушкина «Михайловское». Здесь открыли не самую обычную (и, добавим, - далеко не самую типичную в ряду других заповедных) выставку «Коты для умноженья доброты».

«Не шалю, никого не трогаю, починяю примус… ещё считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное». В аннотации к выставке, на которой представлены коты и кошки работы Юрия Люкшина - заслуженного художника России, философа, более известного своими работами на религиозно-эпические темы, - приведено множество апокрифических легенд. И о том, как кошки, выпрыгнувшие из ноздрей льва при чихе хищника, спасли Ноев ковчег от крыс, уже прогрызающих дно. И о том, как в Вифлеемской пещере кошка грела младенца Иисуса. Помянули тут же и рыжего пушистого кота Люба со стеблем стрелолиста во рту - у древних славян он считался духом-охранителем брачного ложа (если же Люб в доме не приживался, но на его место приходил Нелюб - чёрный кот с веточкой белены в зубах, и семейное благополучие тотчас же рушилось). Не обошлось и без пушкинского Кота учёного, и без Васяси — любимого кота Степана Гейченко.

Впрочем, как «просто занятную» новую выставку можно определить только вне художественного контекста, позабыв про котов на полотнах и фресках Высокого и Позднего Возрождения, про наброски к «Мадонне с кошкой» Леонардо и «Благовещение» Федерико Барокки, про кошек - второстепенных, но важных «действующих лиц» на полотнах Венецианова и Кустодиева, про грациозных кошечек Татьяны Мавриной, наконец. Первые работы из представленной сейчас в «Михайловском» серии «Русские коты» появились в конце 1990-х.

Вторая большая серия - «Коты Малевича» - появилась в конце 2001 года как своего рода постмодернистский парафраз поздних, 1928-1932 годов, полотен признанного классика авангарда: «На сенокосе», «Голова крестьянина», «Мальчик. (Ванька)», «На жатву. (Марфа и Ванька)».

Казимир Малевич. На сенокосе. С сайта http://www.dailyartfixx.com.

Юрий Люкшин. Кот. Серия «Коты Малевича». 2001. С официального сайта Пушкинского Заповедника.

Вывернутый «наизнанку» приём (с одной стороны - абсолютно узнаваемый Малевич, с другой - столь же абсолютный, ироничный Люкшин) - и соответственно совсем другой образ мира… В прошлом году обе серии под этим же названием - «Коты для умноженья доброты» - с большим успехом экспонировали в музее Истории религии.

Юрий Люкшин и его новые михайловские поклонники.

В «Михайловском», в «Льняном амбаре» (он же - выставочный зал в усадьбе Пушкиных) выставку открыли при большом скоплении совсем юного, неискушённого в художественных изысках народа, и нужно признать, у молодого поколения сразу нашлось множество вопросов к художнику.

Собор в до мажоре

Но, ещё к вопросу о контексте. Определённого уровня общей музыкальной культуры, а ещё желания слушать, слышать и думать потребовал от каждого из публики и вечер виолончельной музыки, который прошёл сегодня в Псковской областной научной библиотеке. В исполнении выпускника Российской академии музыки имени Гнесиных (Москва) Николая Егорова прозвучали три из шести сюит для виолончели соло Иоганна Баха, созданные ещё в начале XVIII столетия, а вслед за ними - шесть пьес из написанной буквально пару лет назад, в 2009 году, сюиты для виолончели современного автора, виолончелистки из Ирландии Ильзе ди Заэ.

Молодой музыкант был предельно уважителен по отношению к своим слушателям. Он очень трогательно говорил о вещах, как ему казалось, наиболее важных для понимания той или иной пьесы, избегая вещей общеизвестных. Так, например, не вдаваясь в подробности строения классической европейской сюиты (чередование контрастных по характеру танцев, их названия, традиционный образный ряд, характер бытования и так далее), он, тем не менее, подчеркнул символику, которая была очевидна современникам композитора. Например, заметил, что шесть сюит непременно напоминали слушателям о том, что творец создал мир за шесть дней, и что всякая сюита, наполненная разными чувствами, как единый божий день, - не что иное, как череда образов, которые принимает единая для всего произведения в целом музыкальная мысль. Очень скупо, но точными деталями виолончелист очертил характер самого композитора - человека, записывающего сочинённую им музыку даже во время прогулки. И не вульгаризируя, то есть не сочиняя «сюжетов», которых нет и быть не может в виолончельных сюитах Баха, предлагал услышать в музыке просто чувства. То скорбь и меланхолию, - как те, например, что томили библейских героев, скитающихся по пустыне (сюита № 2, d moll). А то радость, которую может испытывать человек просто оттого, что настало утро, светит солнце, дети играют в саду (сюита № 3, С dur). Рассказывая, как сам он, играя, представляет первую, соль мажорную сюиту, Николай Егоров адресовал псковичей к образам картины «Аллегория пяти чувств» Теодора Ромбоутса из Фландрии (начало XVII века), что выставлена в Псковском музее. А архитектонику Прелюдии из четвёртой, ми-бемоль-мажорной сюиты сравнил с образом собора, уходящего в облака. И добавил, что в слушательском воображении это может быть и образ псковского, Троицкого собора…

Но если музыку Баха меломаны, в общем-то, знают (есть великолепные записи Казальса и Растроповича, как минимум, а первую сюиту, как заметил музыкант, спортивные тренеры и вовсе растаскали на саундтреки для фигуристов), то второе отделение концерта оказалось и вовсе «неведомой землёй». Сюита Ильзе ди Заэ, пояснил Николай Егоров, основана на подлинном ирландском фольклоре - народных песнях, «перепетых» для «академической» виолончели. У песен, - честно добавил, - есть тексты и даже сюжеты, «…но мне, как исполнителю, и вам, как слушателям, мне кажется, будет только свободнее не стеснять своё воображение ими». Приглашение к сотворчеству было и высоким жестом доверия - в наше время редким жестом…

Обнаружив, что можно поиграть ещё четверть часа (концерт проходил в зале Псковской областной библиотеки, которая по будним дням летом работает только до шести вечера), Николай Егоров представил своим слушателям ещё один тип сюиты, уже не связанной ни с танцевальными, ни с песенными традициями: сыграл пьесу-«портрет» знаменитого Мстислава Ростроповича, каким виолончелиста запечатлел в звуках замечательный русский композитор Борис Чайковский. И в завершение выразил надежду на то, что ещё удастся как-нибудь поиграть в Пскове - слишком уж воспитана во всех смыслах публика. Так что исполнителю, особенно из не самой вежливой по отношению к музыкантам Москвы, впору самому себе завидовать - как слушают!

Лидия Токарева специально для Псковской Ленты Новостей.