Продолжение последует — выразили надежду на новые «псковские» романы и повести читатели библиотеки на Конной: здесь в преддверии праздничных дней была организована встреча с Андреем Дмитриевым.

Возвращение читателя

Лауреат «Русского Букера», писатель, как определяют некоторые критики «знаковый, но при это не модный», Андрей Дмитриев детство провёл в Пскове. Со Псковом связан был, — рассказывает писатель, — и дед, удачно бежавший сюда из Питера в годы послевоенных репрессий. Здесь родился и учился у самого Колиберского отец Андрея Дмитриева. Годы спустя легендарный учитель станет прототипом небольшого, но очень яркого романа Дмитриева «Закрытая книга» и с любовью и иронией, только писателям русского ХХ века и свойственной, автор заметит: «Неправда, будто бы наш город весь учился у него, но то, что весь наш город врёт, будто бы учился у него, это правда. Врут даже те, кто родился после его смерти. Других доказательств его исключительной доброй славы вроде бы и не нужно, но и напомнить о ней не вредно...»

Лауреат «русского Букера»—2012 Андрей Дмитриев даёт автографы псковским читателям.

Псков и псковская провинция стали местом и — более того — образом действия персонажей «победительной» прозы Дмитриева. Большой премии имени Аполлона Григорьева (2002) была удостоена его повесть «Дорога обратно», где Псков с улицей Леона Поземского и набережной, где Пушкинские Горы и много-много чего названо впрямую. «Русского Букера» в декабре 2012 года получил «Крестьянин и тинэйджер», герои которого бывают и в Селихново, и в Пыталино, которое, кстати, по словам Дмитриева и не Пыталово вовсе, как можно бы было человеку, знающему область предположить, а скорее — Гдов…

— По большей части, да, Гдов, хотя, конечно, это и собирательное: и Псковская область, и Смоленская отчасти, и Тверская, которую я даже лучше знаю. А в Пыталово, если честно, я никогда и не был — просто необычное название, слово понравилось — подхватил.

Разговор в библиотеке на Конной сложился задушевный, при том, что не вылился в вечер воспоминаний о городе детства (хотя фантастический — по определению Андрея Дмитриева — Псков 1960-х стоит того!). Разговор в библиотеке «вывернул» с псковских тропинок на современную литературу и получился содержательным чрезвычайно. Букеровский лауреат, а в этом году и сам — член жюри престижной премии — человек, вынужденный по такому случаю прочесть более 80 современных романов! — поделился своим мнением о творчестве многих «знаковых» (и отчасти модных) писателей. И высказал своё кредо:

— Успех писателя — это успех чайки, которая ловит рыбу. Чайка всегда голодна, она бросается в волны. Но появилась особая порода чаек, которые привыкли питаться на городских помойках. Не надо тянуть в литературу отходы так называемой большой политики.

Поэзия сегодня благополучней, чем проза, — в том плане, что здесь много хороших авторов — высказал своё Андрей Дмитриев. И утешил наблюдением: читатель возвращается в русскую литературу — по-прежнему великую.

— Мне кажется, что не всё так страшно. Несколько лет я преподавал в нашем Институте международных отношений стилистику журналистам-третьекурсникам. Так вот в первый год своего преподавания я имел курс, который не читал ничего, ну или, максимум, «Метро» Глуховского. Потом появились студенты, которые начали стали задавать вопросы. Последние два года — это люди жадно читающие. Сегодня ты им называешь имя и название, на следующий день выясняется, что они это уже прочли. Что-то изменилось. То ли жизнь становится хуже, то ли мозги становятся лучше… Во всяком случае, по моим наблюдениям, это отторжение литературы, отторжение классики, которое было в 1990-е годы, в начале 2000-х — уходит, по крайней мере — у молодого поколения. Недавно мы говорили об этом и со Львом Анненским, и он со мной согласен.

Своего рода подтверждением тому было простое обстоятельство — все участники встречи, судя по их вопросам к писателю и репликам в полилоге, были хорошо знакомы с «предметом разговора»: и с современной прозой-поэзией, и с произведениями псковского гостя.

— Да даже возьмите то поколение, которое само себя обозвало офисным планктоном, — предлагает Андрей Дмитриев, — это ведь гениальное определение, причём это же сáмоназвание, самоирония, что дорогого стоит. Какое-то новое поколение, как мне кажется, приходит — условно назовём: поколение Болотной. Молодые люди, которые говорят: «Хватит врать, надо жить по совести». По другом, впрочем, и быть, наверное, не может — маятник, он вечно качается: туда-сюда, от цинизма — к совести, от рабства — к свободе, от бездумности — к чтению…

«Опера» означает «работа»

Добавилось псковских страниц и в истории современной русской музыки. Это могли констатировать слушатели инструментальной оперы петербургского композитора Евгения Петрова «Ольга Российская», премьера которой состоялась в Пскове на этой неделе и была посвящена 1110-летию упоминания Пскова в летописи. Партитура, написанная специально для псковского оркестра, была сделана в рекордно короткие сроки, и сцены оперы разучивались, свидетельствует дирижёр Эдуард Банько, «по мере поступления».

Инструментальная опера — авторское определение жанра. Суть замысла в том, чтобы сценические роли поручить не певцам, а инструменталистам.

— Опера означает «действие», «работа», «труд», — напоминает Евгений Петров. — Его взяли на вооружение итальянские композиторы, когда создали музыкальную аналогию древнегреческой трагедии. Да, изначально опера была связано с вокалом, потому что искусство пения царило в Италии в то время, но это не обязательно для музыкального представления. В самом слове ничего такого не заложено. Опера может быть и без вокала, композитор может делать упор на другие средства выразительности.

Евгений Петров признаётся что он «…не то, чтобы просто так взял и решил порвать «с голосами»:

— Это возникло совершенно естественно, из предыдущих опытов, где я пробовал использовать инструменты в качестве персонажей. Некоторые из этих сочинений даже звучали на псковской сцене.

Если давний общий замысел — инструментальное произведение с солирующими гуслями и виолончелью «в главных ролях» Ольги и князя Игоря — изменений не претерпел, то детали по ходу работы оказалось возможным скорректировать, признаётся автор. Так, когда услышал в апрельском концерте псковского оркестра игру Дмитрия Жданова, понял, что соло в сцене похода Игоря к древлянам можно написать и сложнее. Не удивительно, что теперь и исполнительница гусельной партии Ирина Иванова, и виолончелист Дмитрий Жданов говорят о том, что их работа была сложной и интересной. И, главное, шла с важным для каждого исполнителя осознанием того, что именно так исполнительное искусство и развивается, — если по большому счёту.

Публика благожелательно приняла новое сочинение. Жаль было, правда, что композитор несколько «перестраховался»: текстовая, комментирующая инструментальное действие «партия» чтеца-Летописца во многих случаях оказалась не столько поясняющей, сколько досадно отвлекающей от основного музыкального действа и чересчур уж развёрнутой. Жизнь собственно музыки, развитие музыкальных тем, в моменты, когда звучало слово (ещё и усиленное микрофоном, для пущей агрессии…), уходило на второй план, «забивалось, становилось фоном. Впрочем, эксперимент есть эксперимент, и какие наши — оркестра композитора, Пскова наконец— годы!..

Продолжение следует, тем более что история сотрудничества Евгения Петрова с псковскими музыкантами уже не в один юбилей укладывается. Многие его премьеры проходили именно в Пскове. Так, например, в прошлом году псковичи первыми услышали «Песнь о Роланде», где, кстати, тоже разрабатывается идея «инструмента-персонажа», только там главным действующим лицом — рыцарем — стала труба. Многие пьесы Евгения Петрова так и попросту — написаны про Псков и для Пскова. Так ещё десять лет назад, к 1100-летию города, петербургский композитор сочинил концертную увертюру «Древний город».

Следующий год тоже отмечен красивой цифрой — 1111, — подсказал композитору маэстро Эдуард Банько.

—О, нужно подумать, — ответил Евгений Петров.

Лидия Токарева специально для Псковской Ленты Новостей.