Ну что же, псковские ценители прекрасного, вы ведь хотели видеть на сцене Псковского академического театра драмы имени Пушкина «нечто более серьезное, властное, основательное», а не «Графа Нулина»? Встречайте: премьерный спектакль Виктории Луговой по пьесе Генрика Ибсена «Гедда Габлер» сыгран уже дважды. Причем второй раз при полупустом зале, что заставляет констатировать: это - не успех.

Конечно, изначально ставку на кассовость никто не делал. Но и зритель вряд ли ожидал, что такое «фестивальное кино» у нас выйдет в широкий прокат, то есть на большую сцену. А на успех всё же надеялся. Ведь и первая постановка Виктории Луговой в Пскове по пьесе Лукаса Бэрфуса вряд ли бы обрадовала «поклонников Рэя Куни» (в околотеатральной среде это уже мем). Однако псковичи на «Четыре картины любви» ходили много и с удовольствием, этот спектакль стал бесспорно лучшим в прошлом сезоне (хоть премьеры было всего две, считая «Графа Нулина»).

Почему же на этот раз не сработало? Почему скука, почти три часа убивавшая главную героиню Ибсена, сильно проредила и зрительские ряды?

Это не вина зрителя, и после двух премьерных показов трудно сказать - беда ли это спектакля. Но что можно изменить в работе, в которой очевидна режиссерская настойчивость? Виктория Луговая явно сказала именно то, что хотела сказать. И именно так, как она этого хотела.

В ее «Гедде Габлер» бесспорно хороша сценография: главная героиня (Мария Петрук) живет в приличной положению и времени обстановке, в которой время от времени как в тире встают мишени. Их темные силуэты не абстрактны, это мужчины и женщины, одетые сообразно эпохе («Гедду Габлер» Ибсен закончил в 1890 году). И это единственные цели в жизни Гедды: созидать, даже в отведенных ей природой рамках, она не может и не хочет, остается только разрушать.

Черный, серый, красный цвета в костюме, декоре и реквизите - это, похоже, уже устойчивый режиссерский прием (никуда всё же не деться от воспоминаний о первом псковском Бэрфусе). «Кина» - одной из главных примет нового русского театра - на этот раз не было. Зато было много «теловыражения». Не подумайте плохого: несмотря на опасные беседы - например, с асессором Бракком (блестящий, как всегда, Сергей Попков), на сцене всё выглядит весьма целомудренно. Разве что босые ступни актрис вдруг отвлекут от действия, да так отвлекут, что обнаружишь себя вспоминающим театр Колумба от Ильфа и Петрова: «Балансируя зеленым зонтиком с надписью: «Я хочу Подколесина», она переступала по проволоке, и снизу всем были видны ее грязные подошвы».

А после этого, знаете, трудно вернуться к драме, которую Гедда Габлер играет не одна: вокруг нее постоянно кружат её предтечи - несчастная Нора из «Кукольного дома» (Валентина Банакова) и фру Алвинг из «Привидений» (Ксения Хромова). И, поди же ты, в какой-то момент понимаешь - не помогает.

Не помогает всё это усилить, объяснить именно такую Гедду. Хочется смять действие как бумагу и раздраженно откинуть в сторону: да всё понятно, конец XIX века, не повезло девушке со временем. В это время общество еще не пускает женщин даже в галерею лишних людей, потому что «баба - не человек». Жена, мать, муза - кто угодно, но не человек, не деятель.

Действовать, то есть жить она может только опосредованно. То ли мужа политиком сделать, а тут у Гедды еще одна драма - рыхлый, бесталанный Тесман (Сергей Воробьев) и для своей-то книжной работы не сильно годен, где уж там в политику... То ли ребенка родить и воспитать, а для Гедды, урожденной Габлер, это вообще не вариант. Она своим появлением в мировой драматургии почти полтора века назад убедительно доказала, что чайлдфри - это «будничное явление наших будней», то есть не только наших.

Но в том-то и проблема, что «историчность» бунта Гедды (какая Гедда - такой бунт, конечно) в контексте этого спектакля почему-то не читается, несмотря на все шляпки и котелки той эпохи. Гедду Виктории Луговой хочется судить по законам нашего времени, а по ним она выходит ленивая, жестокая, завистливая и ревнивая... мммм... здесь должно быть плохое слово, рифмующееся со словом «скука».

В антракте вспомнилась байка, которую на одной из лабораторий Пушкинского фестиваля рассказал пушкинист Валентин Непомнящий. Он как-то получил легкую травму, ожидал приема у врача и наблюдал, как медсестры и санитары пытаются скрутить серьезно поврежденного алкаша, чтобы оказать ему помощь. Каталка с этим шальным больным летала по коридору, как гроб Панночки по церкви! Супруга Валентина Семеновича, глядя на эту сцену, произнесла: «А в другой ситуации он был бы Героем Советского Союза»... И вот, раз уж «историчность» в нашей «Гедде Габлер» оказалась проигранной, захотелось примерить на нее образы из более свободного для женщины мира. И как не крути - получался автомат Калашникова, то есть, например, Комиссар из «Оптимистической трагедии». Но эти байки, эта игра в антракте, приходится признать, не от того, что спектакль заставил задуматься, а от того, что он заставил от него же отвлечься...

О хорошем: впервые вижу, чтобы Теа Эльвстед «переиграла» Гедду Габлер. Если воспринимать эту пьесу, как литературу, то Теа всегда раздражает читателя, как вообще может раздражать благонамеренная дура и верная женщина. Особенно, когда в финале выясняется, что не такая уж она благонамеренная и верная. Но здесь фру Эльвстед оказалась интереснее: настоящая, теплая, живая. Действующая, несмотря на эпоху, пусть и в предлагаемых временем обстоятельствах. И совсем не дура. С ней единственной не скучно! В роли Теа занята Наталья Петрова - это отличная работа. Хоть при разовом просмотре и непонятно: она ли переиграла Марию Петрук, или Теа, согласно смелому режиссерскому замыслу, Гедду. Что, в общем-то, не трудно.

Еще одно хорошее случилось во втором акте. Самая сильная сцена спектакля - сожжение рукописи Эйлерта Левборга (Денис Кугай в роли Дениса Кугая). Это было прекрасно. Но не мало ли для такого спектакля?

Впрочем, если вы любите «медленное норвежское телевидение» - «Гедда Габлер» от Виктории Луговой - ваш спектакль. Хочется, чтобы он нашел своего зрителя. И не одного. То есть - и не раз.

Елена Ширяева

Фото Андрея Кокшарова