«Псковская правда» подхватила дискуссию о том, какое значение имело вхождение Пскова в состав единого русского государства. Историк Владимир Аракчеев отвечает на эссе Льва ШлосбергаВыход статьи Льва Шлосберга «День холопа» в газете «Псковская губерния» стал одним из самых громких событий культурной жизни Пскова истекшего месяца. Радикально антимосковское эссе, написанное в заостренно публицистическом стиле, ставит перед научной и культурной общественностью нашего региона непростые вопросы, на которые доныне, увы, не было дано исчерпывающего и ясного ответа.В какой-то степени ответственность за это несу и я, коль скоро моя книга, став одним из источников статьи Льва Марковича, породила трактовку событий 1510 года, с которой я не могу согласиться. Впрочем, научное издание и не претендует на публицистическую ясность, и любой автор был бы польщен тем, что из его материалов делаются выводы, противоположные его изначальным интенциям. Это значит, что книга живет своей жизнью, неподвластная воле создавшего ее. Предлагаю читателю вновь ступить на зыбкую почву свидетельств источников и погрузиться в век, как и всякий другой, насыщенный предательством, героизмом, страхом и любовью. Осознавая свою статью как продолжение общественной дискуссии о 500-летии вхождения Пскова в состав единого Русского государства и не претендуя на окончательную истину, я решил не вступать в полемику по частным вопросам с Л. Шлосбергом, но прагматично изложить свою версию событий, а затем подвести итог, как писал «классик», «нашим разногласиям». Читателю же я рекомендую просматривать наши статьи синхронно, дабы логика изложения не заслонила существенно важные факты и их интерпретации. Становление Псковского государства было непростым и длительным процессом, в котором важную роль играли геополитические факторы. Псков веками стоял на западной границе русских земель, соседствовал с Ливонским орденом, Литвой и был равно уязвим для них. Территория Псковской земли составляла треть современной территории Псковской области и вытягивалась в меридиональном направлении вдоль восточного побережья Псковско-Чудского озера и по течению реки Великой. Протяженность Псковской земли в направлении с запада на восток колебалась от 50 до 150 км, и любой неприятельской армии не составляло бы труда преодолеть ее территорию за три дневных перехода. Именно поэтому Псков не мог существовать без тесного военно-политического союза с одной из соседних держав. Миражи ЕвропыВ 1341 году Псков «бил челом» великому литовскому князю Ольгерду, упрашивая его принять крещение и сесть на княжение в Пскове. Отказ Ольгерда привел на псковский стол его сына Андрея Ольгердовича, что означало принятие Псковом вассалитета от Великого княжества Литовского. Что представляло собой Великое княжество Литовское в XIV–XV веках и было ли оно реальной альтернативой Золотой Орде? Литва до конца XIV века была полуязыческой страной с рыхлой политической структурой и только формирующимися европейскими институтами. Великий князь Гедимин так и не принял христианство, оставшись закоренелым язычником, внушавшим нешуточный страх «братьям-рыцарям» Тевтонского ордена. Западнорусские города, включенные в состав Литвы, сохраняли самоуправление в виде веча, но с 1387 года подвергались нарастающему прессингу со стороны католицизма. До конца XIV века литовские князья действительно оказывали военную помощь Пскову в борьбе с Орденом, но в 1398 году на острове Салин был заключен договор между властями Тевтонского ордена и литовским князем Витовтом о разделе русских земель на сферы влияния: за Литвой оставался Новгород, а Псков переходил в сферу влияния Ордена. В 1399 году Псков покинул, «сложив крестное целование», внук Ольгерда Иван Андреевич, и теперь псковичи обязаны были сами позаботиться о своей защите. Так в 1399 году в Пскове впервые появился наместник великого князя московского князь Иван Всеволодович. Для Пскова начиналась новая эпоха: военно-политического союза с Москвой и нарастающей вассальной зависимости от нее. Для католика Витовта Псков и Новгород стали городами «схизматиков» (отколовшихся от католического мира православных), и по отношению к ним стали допустимы любые методы войны. В Псковских летописях Витовт называется не иначе как «поганый отступник правыя веры христианской и отметник Божий». Этот «сын диавола» в 1406 году совершил сокрушительный поход на псковский пригород Коложе (в 12 км от современной Опочки), жителей города и волостей «кого иссек, а в плен свел всех душ 11 тысяч». Еще более жестоким стал поход Витовта 1426 года на пригороды Опочку и Воронач (рядом с современным Тригорским). Этот «европейский» правитель привел войско численностью не менее 7 тысяч, включавшее отряды татар (караимов, обосновавшихся в Литве в XIV веке). Один из татарских отрядов в 40 человек был вырезан псковичами под Вельем, но до этого войска Витовта разорили окрестности Опочки и Воронача, и даже посад Пскова был выжжен в предчувствии похода врага. В 1428 году Витовт напал уже на новгородские пригороды Вышгород и Порхов, взяв на новгородцах контрибуцию в 15 тысяч рублей. В конце XV – начале XVI века столь же серьезная опасность подстерегала Псков со стороны Ливонского ордена. Во время войны 1480–1481 годов отряд немцев атаковал пригород Кобылий Городок на берегу Псковско-Чудского озера. Захватив крепость, немцы «город огнем сожгли, и церковь и люди, мужей, жен и малых деток несть числа … 4 тысячи без 15 душ, а иных с собой повели из волостей и из городка». Во время войны 1501–1503 годов такая же беда постигла пригород Остров: войска магистра в ночь на 8 сентября (праздник Рождества Богородицы!) «город взяли и огнем выжгли, и жен и детей». Когда наши «радикальные демократы» рассуждают о «европейских ценностях», несовместимых с «азиатским деспотизмом» России, бросается в глаза абсолютное несовпадение возвышенных идей и реальных дел европейцев. Или, может быть, европейцы были такими жестокими лишь в отношении русских варваров, а во внутриевропейских делах представали веротерпимыми и гуманными людьми? Посмотрим, что же представляла собой Европа в эпоху существования Псковской республики. Ад со всеми удобствамиСредневековая Европа вовсе не была «страной святых камней», как выражался Алексей Хомяков в середине XIX века. Это был жестокий и нетерпимый к инакомыслящим мир, остервенело бившийся за клочки плодородной земли и право распространять свою власть на другие народы. Когда в XII–XIII веках в городах южной Европы распространилась ересь альбигойцев, папа Иннокентий IV, внимая поучениям св. Доминика, организовал массовое преследование еретиков. Универсальным способом инквизиции для расследования дела о ереси был прием доносов от правоверных католиков. «Наставало время сикофантов, – писал Н. Осокин, – и никогда в городе не развивалась до такой степени деморализация, как в эти дни. Даже лучшим людям приходилось лицемерить и лгать». Доносительство, как видим, не было специфической чертой подвластной золотоордынскому игу Руси. При взятии оплота альбигойцев замка Монсегюр в 1244 году 200 человек были приговорены к сожжению на костре, и это рассматривалось как акт возвращения к вере (аутодафе). Хроникер Цезарий Гейстербахский сообщает, что когда крестоносцы ворвались в город Безье, они убили всех жителей (не менее 100 тысяч, по утверждению Цезария), а епископ инструктировал святых воинов, боявшихся резать правоверных католиков: «Убивайте всех, Господь отделит своих!» Любое отступление от ортодоксальной веры даже образованными людьми того времени расценивалось как тягчайшее преступление. Жанну д’Арк, начавшую освободительную войну против англичан, в 1431 году судила коллегия, большей частью состоявшая из профессоров Парижского университета. 9 докторов богословия, 4 доктора канонического права, 1 доктор «того и другого права», 7 бакалавров богословия осудили французскую патриотку только за то, что она вступила в бой с врагами в праздничный день, слышала «голоса» являвшихся к ней святых Михаила и Екатерины, указывавших, как нужно поступать, носила мужскую одежду. Профессора обвиняли ее в колдовстве, расспрашивая ее, куда она дела корень мандрагоры, и подозревали эротический подтекст ее видений: «– Как выглядел святой Михаил, когда он явился Вам? Был ли он обнажен?– Вы что, – отвечала Жанна, – думаете, что Богу не во что его одеть?» 30 мая 1431 года Жанна д’Арк была сожжена на костре как отступница, лгунья, раскольница и еретичка. И если бы только она! Подсчитано, что за 150 лет (до 1598 года) в Испании, Италии и Германии было сожжено 30 тысяч женщин-ведьм, обвиненных в том, что делала Маргарита из булгаковского романа – применении колдовских зелий, полетах на шабаш, сношениями с дьяволом.А что же Литва, бывшая, по словам Л. Шлосберга. «колоссальным центром европейского притяжения для русских земель»? По своей социальной структуре в XV–XVI веках она мало чем отличалась от восточно-русских земель. Прежде всего, в Великом княжестве Литовском, как и в Московской Руси, существовало рабство. Рабов в Литве называли челядью, невольниками, парубками, женками, их рабский статус фиксировался в сводах законов – статутах, и юридически раб человеком не считался. Более свободным было городское население Великого княжества Литовского, но Магдебургское право распространялось только на горожан христианского вероисповедания. Евреи, например, были исключены из муниципального самоуправления, а их общины во главе с раввинами концентрировались вокруг синагоги, представляя собой настоящие гетто. В полном соответствии с представлением о ритуальном убийстве евреями христианских младенцев в «Привилегии» Витовта 1388 года говорится: «Але естли бы некоторый жид о забитью детяти хрестьянского через хрестьянина был обвинен, таковый мает быти посветчон тремя хрестьяны а трема жиды добрыми». В 1495 году великий литовский князь Александр изгнал из своего государства всех евреев и конфисковал их собственность, и лишь спустя восемь лет им было позволено вернуться. Не правда ли, все это сильно напоминает порядки нацистской Германии, которую, тем не менее, апостол либерализма Уинстон Черчилль еще в 1938 году (Мюнхенская конференция) считал частью Европы. Понятно, что, несмотря на все эти эксцессы, Европа постепенно развивалась на началах уважения к частной собственности и интеллектуальному творчеству, свободе личности. Но представлять себе, что в XV–XVI веках европейские «пастыри» могли вывести Псков на магистральный путь развития свободы и культуры, было бы непростительным анахронизмом. Костры инквизиции пылали бы здесь еще жарче, ведь схизматики не заслуживали прощения. Было ли свойственно европейцам стремление к подвигу и самоотверженности? Несомненно, но правители руководствуются этим принципом гораздо реже своих подданных. А без подвига и самоотверженности все успехи цивилизации едва ли могут быть чем-либо, кроме отчаянных попыток сделать ад более удобным местом жительства. Господин Великий Псков В этом контексте Псков представал одним из государственных образований, чья внутренняя жизнь строилась по своим законам и традициям, несущественно отличавшимся от принятых у соседей порядков. До сих пор сохраняет свое обаяние поэтическая характеристика республиканского строя Пскова выдающимся историком В.О. Ключевским, которого обильно цитирует в статье Л. Шлосберг. Признавая высокую ценность многих наблюдений этого исследователя, замечу, что представления Ключевского о Псковском государстве во многих существенных пунктах пересмотрены в современной науке. И дело вовсе не в том, что «советские историки» стремились принизить ценности демократических свобод: просто историческая наука не стояла на месте, и масса введенных в научный оборот фактов входит в разительный контраст с тем, как виделся общественно-политический строй Пскова в XIX веке. Во времена Ключевского были известны всего четыре поземельных акта средневекового Пскова, а сейчас - более сорока. Но самый главный вклад в расширение источниковой базы был сделан новгородскими берестяными грамотами, открытыми в 1951 году. Дело в том, что крупнейший русский историк XX века Лев Черепнин еще в 1969 году показал, что в новгородских берестяных грамотах отразились многие нормы права, известные из Псковской судной грамоты. А это значит, что в Новгороде существовал свод законов, аналогичный Псковской судной грамоте и, скорее всего, более масштабный. Фрагмент его в виде Новгородской судной грамоты сохранился, но в целостном виде он до нас не дошел. Поэтому все рассуждения Ключевского о разительных отличиях социального строя Пскова от новгородского, к сожалению, утратили свою актуальность.Мы привыкли называть Псков республикой, понимая под этим суверенное государство, существующее на принципах равного участия всех слоев населения в управлении им. Однако Псков, как и Новгород, представлял собой город-государство, полностью господствовавшее над сельской округой. Сельское население Псковской земли не имело никаких политических прав, не участвовало в работе веча и в сознании современников воспринималось как бесправный смерд. Термин «смерд» исчез в русских землях на рубеже XIV–XV веков, сменившись термином «крестьянин». В Пскове же этот термин упоминается еще в 1480-х годах, причем в уничижительном значении. Упомянутые в «Повести о брани о смердах» сельские жители даже не названы крестильными именами: их как животных называют прозвищами Стехно, Сырень и Лежень. Понятно, что в реальности эти люди именовались иначе, но презрение летописца-горожанина к деревне и ее обитателям сквозит в каждом предложении этой повести. Поэтому совершенно неверно представление Ключевского о благодатном положении псковских изорников, в отличие от новгородских половников. Отличие заключалось лишь в терминах, но и тот, и другой были лишены земли и кормились работой на землевладельцев, получая покруту (ссуду) и отдавая им до половины своего урожая. Потому-то сельские жители и остались равнодушны к судьбе городов-республик: уж им-то воистину нечего было терять, кроме своей покруты. Вопрос о том, было ли на Псковской земле «унижающее человеческое достоинство рабство», - непрост. В новгородской берестяной грамоте XI века упоминается «девка невольная», купленная в Пскове. В Псковской судной грамоте и летописях холопы действительно не встречаются, однако было бы непростительным легкомыслием считать, что в сохранившейся части свода псковских законов и исторических хрониках обязательно должны упоминаться рабы. Зато холоп и женщина-раба упоминаются в псковско-литовском договоре 1440 года: «А межи собою будучи в любви, за холопа, за робу, за должника, за поручника, за смерда, за татя и за разбойника не стояти, ни мне, ни вам, а выдати по исправе». И упоминанию этому стоит доверять, ибо невозможно предположить, что в Москве, Новгороде, Вильно холопы были, а в Пскове их не было. «Господин великий Псков» знал рабство, и, перефразируя Л. Шлосберга, можно сказать, что не «час холопа» пробил в 1510 году, а век холопов длился в Восточной Европе весь период средневековья. Не было в устройстве Псковской земли и ярко выраженных федеративных начал: пригороды, обладая некоторыми правами самоуправления, были существенно ограничены в действиях. Когда в 1476 году жители Опочки в полном соответствии с нормами Псковской судной грамоты повесили конокрада, на них была наложена контрибуция в размере 100 рублей серебром. Все судебные приговоры по наиболее важным делам выносились только высшим судебным присутствием Пскова – Господой. Вопреки мнению Ключевского государственный строй Пскова носил ярко выраженный олигархический характер: должности высших государственных чиновников – посадников – занимали исключительно крупные землевладельцы. Эти должности были наследственными, и представители других общественных слоев не могли их занимать. Более того: ни Ключевский, ни современные исследователи не знают, какова была технология выборов посадников в Новгороде и Пскове. Среди более чем 900 новгородских берестяных грамот нет ни одной, в которой нашла какое-либо отражение процедура выборов. По аналогии же с другими городами-государствами средневековой Европы, прежде всего, Венецией, которой Новгород подражал в государственной символике, можно предположить, что степенной посадник выбирался из числа других посадников путем жеребьевки. Из этого ясно видна несообразность представления о Псковской республике как об идеальном государственном организме. Несомненно, с точки зрения доступа к другим государственным должностям (сотских, гостевных и купеческих старост, городовых дьяков) Псков был более демократичным государством, чем Московское княжество, но это была демократия для избранных. Но, может быть, в своих отношениях с князьями псковичи последовательно отстаивали принципы свободы и суверенитета? Увы, и это не так. Не позднее марта 1468 года псковичи начинают применять в делопроизводстве новую печать, на реверсе которой содержалась круговая надпись: «Печать псковская водьчины великого князя Ивана Васильевича». Новая государственная символика отражала произошедшие в 1440-х годах кардинальные изменения в отношениях Пскова и Москвы: из союзного государства Псков превратился в вассала великого князя. Для того чтобы назвать свой город «вотчиной», то есть наследственным владением московского князя, нужен был особый ракурс мировосприятия, не укладывающийся в современные представления о суверенной республике. Более того, сами псковичи уже в 1470-х годах впервые в русских землях осознавали правителя Русского государства как государя и «царя». Именно так звучит титул Ивана III в договоре Новгорода и Пскова с епископом Дерпта 1474 года: «господина нашого и государа нашого великого князя Ивана Васильевича, цара всея Руси». Что заставило псковичей наделять московского князя царским титулом за 73 года до официальной коронации царем Ивана Грозного? Или, может быть, псковичи осознавали свое политическое родство с Новгородской республикой, единым фронтом выступая против ненавистной «московской сатрапии»? И здесь исторические факты вступают в явное противоречие с современной политической теорией. В 1456, 1471 и 1477 годах войска московских князей предприняли три полномасштабных похода на Новгород, целью которых было его подчинение, а затем и ликвидация республиканского строя. И трижды псковские войска в союзе с Москвой вступали на территорию Новгородской земли, сея разорение и смерть. Причем в 1471 году новгородцы прислали в Псков своего посла с просьбой о помощи против великого князя. Но 10-тысячное псковское войско вторглось в пределы Новгородской земли, разорив и предав огню пограничные волости на протяжении 50 верст и осадили крепость Вышгородок (современный Дедовичский район). В последнем походе на своего «старшего брата» псковское войско, возглавляемое пятью посадниками, участвовало в осаде Новгорода, заняв позиции у Троицкого монастыря на Веряже. О чем все это говорит? Прежде всего о том, что наши представления о средневековом Пскове как о демократической республике, противостоявшей самодержавию московских князей, лишены серьезных оснований. «Вотчина великого князя московского», находящаяся под рукой этого князя-царя, была типичным средневековым государством. Сами псковичи называли свой город «Господином великим Псковом», вкладывая в это название, прежде всего, их стремление к утверждению своего государства как неотъемлемой части православного мира, собирающегося в державе великих московских князей. Вот почему псковичи не посмели «ставить щит» против московского государя в 1510 году и смиренно отказались от своих вольностей. Правда псковская и московскаяКоль скоро издание Псковской судной грамоты в 1997 году вышло при моем активном участии, позволю себе высказаться и по этой немаловажной проблеме. Понятно, что под холопством Л. Шлосберг понимает не только рабство в форме правового института, но и раболепие слуг великого князя московского перед своим государем, порождавшее бесправие во всех сферах жизни. Чаще всего для доказательства этой нехитрой мысли прибегают к высказыванию австрийского посла Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в России в 1517 и 1526 годах: «Всех одинаково гнетет он [Василий III] жестоким рабством, так что если он прикажет быть при дворе его или идти на войну или править какое-либо посольство, тот вынужден исполнять это за свой счет». Однако здесь говориться а «рабстве» исключительно представителей правящей элиты, безропотно выполнявших все приказания князя. Это «жестокое рабство» было разительным противоречием порядков, царивших в Польше XVI века, где самовластие вельмож приобрело неслыханные размеры, когда владельцы несметных «маетностей» отказывались выступать на войну вместе с королем и нередко поднимали против него «рокош» (мятеж). Своеволие польских магнатов зиждилось на признании их неотъемлемых прав на земли и живущей на них челяди и «хлопов». В России господствовал иной порядок: вотчины бояр и служилых князей рассматривались как «государево» жалованье, обязывавшее аристократа нести с них службу. В противном случае боярин мог лишиться вотчины, но до этого дело доходило редко, за исключением времен опричнины при Иване Грозном. Итак, проблему бесправия в России нужно решать путем анализа правовых документов, а не замечаний иностранцев. В начале XVI века действующим сводом законов в России был Судебник 1497 года, содержавший разработанные судебные процедуры по различным составам преступлений и гражданским делам. Причем от того же времени до нас дошли судебные протоколы по земельным тяжбам, чаще всего между крестьянами и монастырями. Суд проходил с привлечением документов на землю, показаний свидетелей, и лишь при невозможности решить дело на их основании решался судебным поединком. Многие судебные приговоры выносили в пользу черносошных крестьян, что несомненно свидетельствует об объективности княжеского суда. Но дело не только в этом. Гербершетейн с одобрением говорит о статьях Судебника 1497 года, предписывавших кары в отношении разбойников, воров, изменников. Здесь налицо влияние Псковской судной грамоты, из которой в Судебник были заимствованы некоторые нормы права. В «Псковской правде», как называли в Пскове судную грамоту, были впервые в истории русского права сформулированы положения о государственных преступлениях, и, стало быть, возникло абстрактное понятие о государстве, отделенное от личности монарха. Это понятие перекочевало и в Судебник, воплотившись в представлении о земской измене и некоторых других общественно опасных преступлениях. Поэтому, когда говорят о тотальном бесправии в Московском великом княжестве, распространяют происходившее во времена золотоордынской зависимости и на позднее время. Но с момента ликвидации золотоордынского ига в 1480 году Россия стремительно обретала столь необходимые любому государству закон и правопорядок. Когда псковский летописец восклицал, что «правда взлетела на небо», он понимал под этим не столько гибель справедливых псковских законов, сколько злоупотребления наместников, нарушавших закон. Теперь о «проклятии Москвы», выразившемся, по Л. Шлосбергу, в восприятии московскими князьями татарских методов властвования. Были они присущи русским князьям XIV–XV веков? Несомненно, но со времен Дмитрия Донского Русь изживала это «проклятие», смыла его кровью, пролитой русскими воинами на Куликовом поле. А с 1467 года, времени первого похода на Казань, Россия почти столетие воевала с ханствами, ставшими наследниками Золотой Орды, до покорения Казани в 1552 году и Астрахани в 1556-м. Символично, что для строительства кремля и православных храмов Казани в 1555 году были отправлены 200 псковских каменщиков. Так и должна функционировать держава, изживая провинциализм и давая человеку чувство принадлежности к великому делу ее строительства. Псковское взятиеВпервые государственный строй Пскова дал трещину в 1483–1486 годах, когда шла так называемая «Брань о смердах» – внутриполитический конфликт, камнем преткновения в котором служило положение сельского населения. Группа посадников подменила в архиве Псковского государства «смердью грамоту» – документ с исчислением государственных повинностей крестьян-смердов по отношению к городу. Вопреки постановлениям Псковской судной грамоты («А без исправы человека не погубити на суду на вечи») прямо на вече состоялся самосуд, в ходе которого толпа убила посадника. Три года город был разделен боярами на противоборствующие группировки, стравливаемые политическими демагогами. В дело вмешался великий московский князь Иван III, недвусмысленно взявший под защиту смердов и добившийся сохранения сниженной ставки государственных повинностей. Итак, явный парадокс: великий московский князь защищает бесправных крестьян. Однако парадоксом это выглядит лишь на первый взгляд. Присоединение Новгорода к великому Московскому княжеству, которое было оплакано новгородскими летописцами и привело к депортации из Новгорода сотен боярских семей, как это ни странно, на первых порах принесло существенное облегчение новгородским крестьянам. Бывшие боярские земли превратились в оброчные земли великого князя, оказавшиеся в полном распоряжении живших на них крестьян (часто бывших половников). С этим обстоятельством и связан экономический расцвет новгородских земель в конце XV – первой половине XVI века, отраженный в древнейших из дошедших до нас писцовых книгах. В самом деле, новые землевладельцы (помещики) появлялись в новгородских землях постепенно, в 1480-х–1530-х годах, и целое поколение новгородских крестьян этого времени выросло, не зная власти барина. Поэтому-то и псковские смерды оказались под защитой великого князя. Технология включения Пскова в состав единого государства в 1509–1510 годах тоже основывалась на использовании противоречий между боярскими группировками. Когда псковичи отправили первое посольство к великому князю Василию III с жалобой на наместника Репню-Оболенского, великий князь предложил посадникам предъявлять мотивированные судебные иски, однако противоборствующие боярские группировки начали жаловаться не только на наместника, но и друг на друга. Весомую опору попыткам великого князя опрокинуть республиканское устройство Пскова придали «черные люди» города. Л. Шлосберг отзывается о них так: «наименее успешные, наименее грамотные, наименее культурные люди, которыми легче манипулировать, которых легче всего обмануть и от имени которых легче всего говорить». В русской литературе и науке начала XIX века такие люди чаще всего именовались чернью, как, например, аттестует себя «чернь тупая» у Пушкина: «мы малодушны, мы коварны, бесстыдны, злы, неблагодарны, мы сердцем хладные скопцы, клеветники, рабы, глупцы». Карамзин уже допускал анахронизм, когда называл «чернью» широкие слои непривилегированного населения. Ну а начиная с Сергея Соловьева русские историки уже не пользовались этим понятием, ибо им было ясно: «черные люди» в России XVI–XVII веков – это все податные сословия, крестьяне, посадские люди, включая богатейших купцов. Одним из важных результатов работы академика Валентина Янина стал вывод о широчайшей грамотности новгородского «черного» люда, включая женщин. Особенности грамматики и лексики новгородских берестяных грамот (и, если бы они сохранились в таком количестве, наверняка и псковских) свидетельствуют: никакой существенной разницы в уровне образованности боярской элиты и «черных людей» не было. Добавим: и быть не могло, потому что учили их грамоте одни и те же люди – священники приходских церквей. Это что касается грамотности и культуры. А что касается успешности – известно, у кого она была выше: у того, кто получил вотчины от отца вне зависимости от своего интеллекта или работоспособности. Сын непримиримой противницы Москвы Марфы Борецкой Федор Исаакович носил недвусмысленное прозвище Дурень, за что даже не был избран посадником. Это, однако, не помешало умственно отсталому, но «успешному» субъекту участвовать в официальной встрече Ивана III в 1475 году. Мы, черные люди Российской Федерации…В то же время, все сохранившиеся до наших дней гражданские каменные здания Пскова построены «черными людьми» – Поганкиными, Меншиковыми, Русиновыми. «Черный человек» Минин возглавил наряду с князем Пожарским ополчение, изгнавшее польскую шляхту из Москвы. Русские цари приглашали «черных людей» на земские соборы и не гнушались говорить с ними о «государевом и земском деле». А «радикальный демократ» Лев Шлосберг презрительно сплевывает – «черные люди». Вот потому, Лев Маркович, и сели вы с Гайдаром и Ельциным в лужу со своими реформами, что для Вас мы – русские крестьяне, рабочие, военные, интеллигенция – были «чернью». А на самом деле эти самые черные тяглые люди тянули и тянут Россию, пока псевдореформаторы отдыхают в Лондоне и на нарах.Но это к слову. Если же говорить о «черных людях» Пскова в 1510 году, то явных свидетельств поддержки ими политики великого князя все-таки нет. Бояр-олигархов они не поддержали, но и явных козней опальным не строили. Они сохраняли нейтралитет, плакали вместе со всеми об утраченной вольности, трепетали в предчувствии новой власти. Псков действительно немало утратил в результате инкорпорации (включения) в состав единого государства: 300 семей посадников и богатейших купцов были депортированы в восточные уезды России, лишившись своих вотчин и городских дворов. Коренные псковичи были вынуждены оставить свои дворы в Среднем городе и переселиться в Окольный. Можно ли одобрять эти мероприятия? Конечно, они причинили немало страданий псковичам, низвергнутым из знатности в ничтожество. Но удивляться нужно не этому, а тому, что в Пскове в 1510 году не было казнено ни одного человека! «Псковское взятие» было абсолютно бескровным! А вот государи «просвещенной» Европы покоряли столицы гораздо жестче. Спустя десять лет после захвата Пскова датский король Кристиерн II осенью 1520 года занял Стокгольм. Король клятвенно обещал амнистию всем своим противникам, но 8 ноября после коронации приказал казнить около 100 человек, среди которых были два епископа, бургомистры, члены городского совета. На следующий день казни продолжились, и трупы с лужами крови находились на городской площади три дня, после чего были сожжены без погребения. Это была знаменитая «Стокгольмская кровавая баня». По сравнению со столь крутыми нравами поведение Василия III в покоренном Пскове выглядело жестким, но рациональным, без пароксизмов жестокости. Великий московский князь искоренял почву для возможного сепаратизма, а его сын Иван Грозный, к сожалению, не сообразовывался со средствами для укрепления своей тиранической власти. Но значит ли это, что Псков разом впал в ничтожество, войдя в состав единого государства? Никаких признаков этого нет. Псков в XVI веке продолжал оставаться одним из крупнейших административных и экономических центров страны. Псковские наместники вплоть до 1561 года заключали внешнеполитические договоры с властями Ливонского ордена, а в состав делегаций включались старосты псковские из числа гостей – крупнейших купцов. Потрясенных присоединением к Москве псковичей утешал своими наставлениями старец псковского Елеазарова монастыря Филофей. Именно он провозгласил Москву третьим Римом и объяснил причины падения прежних: церкви двух других империй (собственно Рима и Византии) пали потому, что их настоятели, равно как и светские власти, погрязли в небрежении церковными делами и содомском блуде (гомосексуализме). Филофей дал простой рецепт благочестия: не предаваться гомосексуализму, не связывать свои помыслы и дела с астрологическими прогнозами, ибо звезды Зодиака не живые, а сотворены Богом из огня, а судьба человека определяется не звездами, а его принадлежностью общественному классу и предначертана лишь Богом. Филофею было ясно то, что до сих пор вызывает оторопь у наших радикальных демократов: могущество государства добывается в том числе и через всеобщую дисциплину. Вопросом остается, кому было адресовано обвинение в гомосексуализме и приверженности астрологическим прогнозам: прежним псковским боярам или современным Филофею жителям города. Но так или иначе, моральная проповедь Филофея одновременно стала первым опытом создания политической теории в России, и этот опыт был сделан на Псковской земле.Упадок Пскова начался лишь в начале XVIII века, и связан он был исключительно с обретением Россией крупных морских портов на Балтике, в результате чего его население не восстановилось после разрушительных эпидемии и пожара 1710 года. Но можно ли винить в этом «Московское ханство Василия III»? Подведем итог «нашим разногласиям». В Рунете наверняка появится и такая интерпретация: ретроград Аракчеев ненавидит Европу, называет псковских бояр-демократов гомосексуалистами и призывает к изоляционизму и нетерпимости. Упаси Господь! Я с уважением отношусь к Европе и ее истории, высоко ценю политический и правовой опыт Псковского государства, я сторонник подлинной народной демократии, я, наконец, за развитие отношений с Европой и за толерантность. Просто диалектику учил я не по Тоффлеру, и построения Льва Шлосберга видятся мне напрочь лишенными логики. В самом деле, Льву Шлосбергу необходимо было показать, что Западная Европа XV–XVI веков, включая Псковскую республику, была полной противоположностью «азиатской» Руси. Однако, как мы видели, Западной Европе были присущи нетерпимость и пренебрежение к личности «нехристианина» в еще большей степени, чем Московской Руси. Псковская республика, представшая в статье Шлосберга чуть ли не «градом небесным Иерусалимом» из книги пророка Даниила, на самом деле оказалась типичным средневековым городом-государством с высоким градусом социального неравенства, вызывавшего политическую нестабильность. Наконец, оказалось, что «Московское ханство» почти столетие (1467–1556 годы) воевало с татарскими государствами, возникшими на руинах Золотой Орды, утверждая основы европейской цивилизации на берегах Волги. Парадоксально, что выпускник исторического факультета Лев Шлосберг оказался совершенно не знаком с достижениями российской исторической науки XX века, почему и опирался в своих построениях почти исключительно на труды Костомарова и Ключевского. Вот для противодействия подобным попыткам представить русскую историю как торжество азиатчины и деспотизма и создана комиссия по борьбе с фальсификацией истории. Вот почему и дата 500-летия вхождения Пскова в состав единого государства приобретает особое значение. Последней русской землей, присоединенной к Москве, стала Рязань (1521 год). Но дата ее присоединения невнятна из-за того, что Рязань управлялась московскими наместниками при малолетних князьях с 1490-х годов. Смоленск в 1514 году был взят вооруженным путем. Псков стал последней русской землей, вошедшей в состав единого государства бескровно. Именно поэтому имеет смысл отметить это событие как тождественное завершению объединения русских земель вокруг Москвы. Оно приобретает особый символизм еще и потому, что в 1510 году произошло включение в состав монархического государства города-республики. А для современной России понятия «единое государство» и «республика» неразрывны.Называть ли это событие праздником? Почему бы и нет, ведь в русской традиции отмечать праздники «со слезами на глазах», как, например, День Победы. Просто цепь праздничных мероприятий должна быть тщательно продумана, чтобы у людей возникло ощущение, подобное выраженному в стихах Юрия Кузнецова: «Сей день высок по духу и печали…». Конечно, празднование должно сопровождаться восстановлением памятников архитектуры, прежде всего - башен и стен Окольного города, воздвигнутых уже во времена единого государства. Так что с грядущим вас праздником, господа, с 500-летием образования единого Русского государства!«Псковская правда», 14 октября 2009 года