Остаётся немного времени до 9 мая. В этот день в 1945 году закончилась самая кровопролитная война в истории человечества. Закончилась победой над фашизмом народов республик СССР при участии войск государств Европы и Америки. Это, действительно, великий день. И чем больше проходит времени, тем отчётливее осознаёшь величие этого дня. Понятие "ветеран Великой Отечественной Войны" довольно широкое. И их в России не много, наверное, не больше миллиона. Дай бог, чтобы ошибся, и их на самом деле оказалось бы больше. Пожалуйста, вдумайтесь: прошло уже шестьдесят шесть лет после окончания войны! И "прикиньте" возраст людей, непосредственно участвовавших в боевых действиях. И получится, что таких воинов осталось совсем немного! Значит, таких людей надо беречь и сохранять "как зеницу ока" в прямом смысле слова! И государство сейчас в ускоренном темпе делает всё, чтобы у таких людей была возможность продлить свою жизнь. И наша область тоже, на мой взгляд, успешно участвует в подобных мероприятиях. Свою лепту вносит и ПАИ. И правильно поступает государство, что привлекает сейчас к празднованию Дня Победы детей – праправнуков тех воинов, что защищали Родину, или сложили головы на поле брани, или самоотверженно работали в тылу для Победы. Чтобы внуки и правнуки знали и помнили то время. И руководство России, кажется, начинает понимать, что пройдёт ещё немного времени, и не останется уже участников той чудовищной войны, унесшей жизни 28 миллионов граждан бывшего СССР. А время неумолимо движется, и настанет момент, когда в живых останутся только очевидцы и свидетели Великой Отечественной войны – люди, родившиеся в тридцатых годах прошлого столетия. А известно ли, сколько их живёт в России и странах СНГ? Сомневаюсь. И поэтому нужно сохранить преемственность, связь поколений – сегодняшних молодых и пожилых людей тридцатых годов рождения. Чтобы это произошло, необходимо создать надлежащие условия, комфортную жизненную атмосферу для этих людей, обеспечить понимание и поддержку со стороны государства и общества для того, чтобы очевидцы, свидетели той кровавой войны не оставались наедине со своей памятью, воспоминаниями, не уносили их с собой в мир иной, а делились с родными, близкими, с окружающими их людьми, используя все доступные средства передачи и хранения информации: письмо, радио, видео- телекоммуникации, интернет и т. д. и т. п. И пусть моя публикация, в какой-то мере, послужит в качестве примера сверстникам моим. И я хочу, чтобы они меня услышали и правильно поняли. Когда началась война, мне было почти четыре года: я родился 5 июля. И хорошо помню, это врезалось в память, и не стирается до сих пор тот день, когда за мной приехала мама в деревню, что находилась в 30 километрах от Пскова, и сказала: "Война!". Я не понимал, что это такое. Но запомнил на всю жизнь почерневшее, заплаканное лицо мамы. Потом помню бомбёжки, когда мы эвакуировались на машине из Пскова в Мордовию. Сваливались с грузовиков и прятались в канаву, и я просил маму укрыть меня меховой шубейкой от этих взрывов. Глупый, не понимал, что это не спасёт от осколков. Война пощадила нашу семью: только один мой дядя пал смертью храбрых, а два вернулись относительно невредимыми, с ранениями и наградами на гимнастёрках. Отец супруги и дядя её тоже пришли домой с кучей орденов и медалей. Впервые увидел отца в Краснослободске, когда он вернулся после тяжёлого ранения под Волховом. Я хорошо помню тот день. Отец пришёл в детсад. Кажется, весной. Он был в военной тёплой тужурке. Меня позвали и сказали: "Тебя папа зовёт". Я выбежал к незнакомому человеку, который сидел почему-то в углу на полу. Он заплакал, обнял меня и сказал: "Я твой папа". Я вырывался и говорил, что мой папа другой. И я повёл его домой. Мама была на работе. Как они с мамой встретились, не помню. Потом я увидел, что у папы только одна рука, а на левой осталось только три пальца. Он был мужественный человек, ведь ему было только 32 года! И всё время трудился. Дали ему вторую группу инвалидности, первую давали только слепым или которые были без рук, или без ног. Помню, отец ругался, когда ему приходилось каждый год в огромных очередях проходить комиссию, чтобы подтвердить инвалидность. Он злился: "Чудаки, они думают, что рука отрастёт". И он постоянно работал, причём в Пскове в отделе снабжения, когда неделями не вылезал из командировок в трудное послевоенное время. Мама тоже работала. А мы с братом ходили в садик в Краснослободске. Там я окончил и первый класс. Помню те несытые обеды в садике. Хлеб давали чёрный, по норме. И только в праздники ставили на стол большую тарелку с хлебом. Мы с нетерпением ждали, когда разрешат брать хлеб. И наперегонки старались ухватить горбушку: её долго можно было осторожно грызть, вернее, скоблить зубами, продлевая удовольствие. До сих пор не забыть единственную новогоднюю ёлку в садике и запах пряников, что висели на ней. И песню "В лесу родилась ёлочка…". И я был в костюме зайчика, который мне сшила мама. Вскоре нам прислали вызов в Псков, домой. Тогда разрешали возвращаться в родной город, если там уже жили родственники. Как попала в Псков моя тётя, не знаю. Помню, что мы жили вместе с нею в Краснослободске. Допускаю, что ей разрешили возвратиться, как жене геройски погибшего лётчика. А она и прислала нам вызов. По этому вызову разрешалось ещё одну семью брать с собой. И мы пригласили ещё одну псковскую семью, знакомую. Ехали до столицы Мордовии, Саранска, на полуторках, с газогенераторным двигателем, которые "топились" дровами. Помню, было три машины, а за руль первой сел сам начальник автоколонны. Это было запоминающееся событие: первый раз ехал на машине! А из Саранска уже на поезде до Москвы. И я боялся идти в туалет почему-то во время движения поезда. Всё старался попасть туда на остановке. А мама без объяснений говорила: "Сейчас нельзя". А я не мог понять, почему. Думал, что туалет-то работает только тогда, когда поезд стоит. Вот такой глупый был. В Москве я впервые прокатился на метро. И помню, как отец "с боем" брал билет до Пскова, очереди были огромные, бессистемные, каждый старался взять билет, а мест в поезде всем не хватало. В Бологое была пересадка на поезд до Пскова, и опять очереди в билетную кассу. И там впервые увидел пленных немцев. Я удивился, что они оказались обыкновенными людьми: на плакатах их рисовали такими страшными, чуть ли не чудовищами. Помню плакат был: "Убей гадину!", где был изображён фашист в виде гидры со страшными головами. А ведь я в то время уже окончил первый класс! Вот какая была пропаганда. В конце 1944 вернулись в Псков, домой на Некрасовскую, 11 а. К счастью, дом наш сохранился, потому что был одноэтажный и деревянный, а кирпичные не сохранились. На Некрасовскую выходил тоже деревянный дом №11, а наш стоял в глубине двора. Потом, рядом, шпагатная фабрика построила для своих работников большой кирпичный двухэтажный дом. Он стоит и теперь. А вместо одиннадцатого дома возвышается уродливая громадина банка, занявшего место и нашего, 11 а дома, а рядом разместилась трансформаторная подстанция. А номер 11а на Некрасовской присвоили появившемуся мрачному зданию псковской таможни северо-западного таможенного управления. Жаль, не сохранились, вынесшие войну, красивые клёны и липы, располагавшиеся вдоль наших домов. Сохранили только два дерева. Довоенная наша квартира оказалась заселённой ещё во время войны. Пришлось через суд выселять жильцов. Они смастерили себе рядом на развалинах сарай и там жили. Мои родители и выселенные долго чувствовали неприязнь. Постепенно их отношения наладились. Мы же, пацаны, их дети, жили мирно, вместе сражались деревянными мечами на развалинах, на пустырях гоняли в футбол. Потом семья эта, уже в пятидесятых годах, построила свой дом на Гоголя, недалеко от Псковы. Дом их сохранился до сих пор. А наш дом на Некрасовской снесли в 1966 году уже без меня, и мама с братьями переехала в двухкомнатную квартиру на Гражданской. Так вот, мебели почти никакой не сохранилось после возвращения из Краснослободска. Для сидения использовали деревянные чурбаки. Спали одно время на полу и на топчанах. Ещё я никак тогда не мог понять, зачем продолжали освобождать города, когда по уличным громкоговорителям объявляли об этом. Я спрашивал взрослых, зачем воевать, ведь Псков уже освобождён! Они смеялись, но почему-то не объясняли, что война ещё не закончилась. Я не помню День Победы. Видимо, был занят в тот день более важными для себя детскими делами. И, думаю теперь, ещё и потому, что война для меня закончилась уже тогда, летом 44-го, когда освободили Псков, и мы вернулись туда; и тогда, когда пришёл с фронта без руки отец. Поэтому память не сохранила ничего о 9 мае 1945-го. Но запомнились поездки на трофейных "виллисах", когда просили прокатиться знакомых военных шофёров, возивших старших офицеров. Иногда они пускали в машину, только заставляли нас пригнуться, чтобы не видели часовые, что стояли на восстановленном из металлоконструкций мосту (ныне Ольгинский), когда переезжали реку Великую. Помню и пленных немцев, которые восстанавливали Псков. Мы им давали хлеб, а взамен получали вылепленные из глины или вырезанные из дерева игрушки. Ещё помню месячные хлебные карточки и огромные очереди за хлебом. Однажды я потерял такую карточку, хорошо, что она уже была неполной. За хлебом в магазин "кирпичики" (сейчас в этом здании на пересечении Урицкого и Советской расположены STIHL и иные фирмы) ходил только я, хотя брат был только на год моложе, но считался ещё маленьким. Стоя однажды в такой очереди, я вдруг почувствовал и увидел, как на меня "полезла" земля, сразу вся, огромная, и я обнял её обеими руками. Что было дальше, не помню, видимо, со мной случился обморок. Старушки поохали, "оторвали" меня от земли, я какое-то время посидел, а потом достоял в очереди до конца и получил дневную норму хлеба. Родители постоянно работали, и им не хватало времени, чтобы заниматься нашим воспитанием в теперешнем понимании: они, например, не проверяли, сделаны ли уроки, верили нам на слово. Конечно, они посещали родительские собрания, расписывались в дневниках. Но мы были предоставлены сами себе и всё свободное время проводили на улице. Но "не свихнулись", "не снюхались" с уличной шпаной. И заслуга в этом, несомненно, семьи, наших родителей. Они жили дружно, не ругались, любили и уважали друг друга. И мы всегда были умыты, обуты, одеты, накормлены. У нас в разное время были лыжи, коньки, велосипед, фотоаппарат. Время тогда было трудное, голодное, послевоенное. Выручала родная деревня, бабушка вскоре после войны завела скотину, возделывали огород, имелся фруктовый сад. И мы всё лето и зимние каникулы проводили там. Чудесная природа, берёзовая роща, речка с многочисленными "вирами" и "плёсами", прозрачная, холодная вода с ключа, деревенская банька с каменкой, которая топилась по-чёрному, – таковы незабываемые воспоминания о той поре. К сожалению, сейчас той деревни уже нет даже на карте. Там я получил и первые крестьянские навыки: научился косить, молотить, скирдовать сено, доить корову, кормить домашнюю птицу и тому подобным крестьянским заботам. Вспоминаю и первые заработанные деньги в 1947 году, в последний день перед денежной реформой. Я помог женщине грузить ящики с "Нарзаном" и получил от неё десятку. Побежал в магазины, а на прилавках – пустота. Чтобы не пропадала кровно заработанная купюра, купил за 9 руб. 80 коп. в магазине "Динамо" (сейчас на том месте детский парк) толстенную книжку то ли Вильямса, то ли Докучаева про земледелие. Книга ещё долго пылилась на этажерке, в доме на Некрасовской, потом исчезла. Так сложилась жизнь, что отец служил "кадровую" в РККА, затем участвовал в финской войне и в Великой Отечественной. Он был скромным и никогда не носил награды. Награждён медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", "За оборону Ленинграда". После войны, как и все участники войны, получил медаль "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.". Имел "Орден Красной звезды". И "Великая Отечественная война". Из всех наград сохранился только этот орден. Остальное – что-то подарили, а что-то потеряли. Помню и сам играл с пацанами какой-то медалью в денежную монетную игру "сару", используя медаль как биту. На фронте отец был старшиной – высшее солдатское звание. Старшина, особенно в войну, - отец и мать для солдата. Отца, наверное, уважали, иначе его боевой товарищ Иван Ковальчук не стал бы, рискуя собственной жизнью, под бомбами и снарядами, вытаскивать его из ямы, когда ему руку оторвало снарядом. Как говорил отец, если бы Иван не помог выбраться из воронки, ему был бы каюк. Отец никогда не жаловался, был бодрым и жизнерадостным до последних дней. Научился писать тремя пальцами левой руки. Он был по-мужски суров с нами. Бывали случаи, что в ход шёл и солдатский ремень, если слова до нас "не доходили". Особенно тогда доставалось брату, я же был покладистым. Папа, как любой отец, любил нас, старался приобщить к труду. Он научил меня раскалывать чурбаки вдоль сучка, работать с пилой, чтобы срез получался ровным. Сколько классов окончил отец, не знаю. Вроде, четыре, со слов мамы. Но помню его красивый почерк по тем немногим фронтовым письмам, "треуголкам", что получала мама и которые я видел. Сейчас, к сожалению, тех писем уже нет... От отца я услышал песню "Что ты вьёшься, чёрный ворон, над моею головой…" и "Землянку". И про наши "Катюши" и немецкие "Ванюши". Отец называл "Ванюшей", по-моему, какие-то миномёты. Отец был удивительно трудолюбив и в жизни занимал активную позицию, был народным заседателем в народном суде. И помню, что к нему часто обращались родственники подсудимых за консультацией. Вот такая напряжённая трудовая жизнь, недоедания, недосыпания, стрессы по-теперешнему, конечно, укоротили его жизнь: умер он в 48 лет, в 1960 году. В детстве у меня с ним был контакт полный. Он мне рассказывал военные эпизоды, как получил ранения - он был трижды ранен. Я видел разноцветные нашивки на гимнастёрке и следы ранений на ногах и спине. А в пятом или шестом классе у меня наступил пресловутый "переходной возраст". Мне стало "некогда" общаться с отцом, появились какие-то "неотложные дела", контакт с отцом нарушился, и задушевных разговоров уже не было. Затем - учёба в техникуме и отъезд из Пскова. Свидания с родителями стали реже. Вот так или подобным образом и случается страшное: теряется связь поколений, нарушается родовая преемственность. Сейчас я удивляюсь той детской военной и послевоенной памяти. Она ещё хранит десятки различных эпизодов: и радостных, и грустных. Что-то знает о них из моих рассказов старший внук. И очень надеюсь, что многое из рассказанного не забудет. К сожалению, мало что знают о той жизни дочери: в их детстве мне некогда было рассказывать: работа, заботы - повседневная круговерть. Вот как устроена жизнь наша! Спросите, зачем пишу всё это? Кому нужна эта семейная хроника? И правильный, вразумительный ответ дать затрудняюсь. Наверное, тешусь надеждой, что мои ошибки не повторятся другими. И взываю к ровесникам: делитесь памятью, рассказывайте, не уносите с собой воспоминания, оставьте людям, пусть об этом знают все! Ещё не поздно! Я понимаю, что многим сейчас "не до жиру, быть бы живу". Но "не хлебом единым же жив человек"! С Великим Днём – Днём Победы! Здоровья выжившим участникам той чудовищной войны! Да поможет им Бог! И не забудет государство! Вечная слава павшим в боях и умершим от ран и болезней! Мы помним их подвиг! И склоняем головы перед ними. Геннадий Иванович Кустов, он же gik, специально для Псковского агентства информации.