На страницах учебников родной истории, да в букварях, да в детских журналах вроде «Мурзилки», когда вдруг возникала тема пресловутого монголо-татарского ига, а еще пуще, славной победы русского воинства на Куликовом поле, не обращая внимания на весь советский интернационализм, на двусмысленность употребления слова «татары», пришельцы из леса были точно «враги», и никто больше, тогда как «наши» должны были вызывать у русского ребенка сочувствие и гордость. Соответствующие картинки прилагались тут же: раскосые глаза недругов с кривыми саблями, белокурые богатыри с мечами под хоругвями, симпатичные европеоидные девушки с детьми, символизирующими неминуемое возрождение. Идеологический мэссидж разгадывался сразу и непосредственно, без всяких ссылок на мнимую политкорректность. Акценты были расставлены четко: это – «свои», а это – «чужие». Помню, иллюстрацию в книжке: жуткий дикарь-монголоид тащит в кусты обнаженную красавицу, закрывающую лицо от стыда, тогда как ее братья лежат на поле брани, изрубленные монгольским железом, пронзенные копьями и стрелами. Повторюсь, все это навязывалось сознанию, не взирая на официально декларируемый интернационализм. Так что представить себе, чтобы в советское время была поставлена масштабная поэтическая киносага про Чингисхана, вряд ли возможно. Зато в нынешние глобалистские времена подобный проект вполне вписывается в контекст мирового мейнстрима. Что и подтвердил фильм Сергея Бодрова-старшего «Монгол», своего рода реабилитация одной из самых зловещих фигур всемирной истории. Тот хрестоматийный факт, что внуки Чингисхана громили и разоряли русские земли, создателей фильма волнует мало. Бодров успешно реконструирует свой вариант истории, пытаясь взглянуть на «желтую опасность» панмонголизма как бы изнутри самой Монголии. Этакий взгляд евразийца на нашу общую судьбу. Фильм представляет из себя цепь этнографических эпизодов из жизни нескольких монгольских племен на фоне великолепных пейзажей континентальной Азии. В центре повествования трогательная история любви мальчика Темуджина и его верной возлюбленной Борте, их странствия по великой степи, взросление и поиск, любовь и плен, борьба и победа, унижение и триумф, все это, разумеется, достойно Шекспировских страстей и размаха. Кино экранизирует миф, придавая логосу цвет и плоть. Это очередное жизнеописание легендарной личности двигается эпизодами, рывками, компьютерными иллюстрациями, очень похожими на мультфильм. Чингисхан Бодрова так же далек от исторического персонажа по имени Чингиз, как голливудский Спартак Стенли Кубрика от реального римского раба. Но это совсем не важно. Визуальный спецэффект на то и рассчитан, чтобы замещать наше убогое воображение зрительными артефактами. Здесь вспоминается наш великий Сергей Эйзенштейн, к 10-летию Октябрьской революции снявший фильм «Октябрь». Там солдаты и матросы с пафосом лезут на ажурную решетку ворот, гремит выстрел «Авроры», в темном небе пахнет бурей и народным восстанием. Любой добросовестный историк скажет вам, что ничего подобного не было и в помине. Однако 99% нынешних телезрителей убеждены, что именно так все дело и обстояло. Вот она сила искусства. Нечто подобное произошло и с другим творением Эйзенштейна «Александр Невский». Фраза про меч, от которого погибнет всяк с ним к нам заявившийся, вошла в политграмоту каждой военной части. Между тем, историки смеются, понимая, что популярный слоган – всего лишь плод фантазии сценариста.Так и с «Монголом» Бодрова-старшего. Наивный зритель рад принять на веру последовательность объемных, развернутых и впечатляющих открыток, служащих иллюстрацией к одному из самых кровожадных мифов человечества. Бодров придал чудовищу человеческие черты. Что ж. Это его право, как художника. Вполне возможно, что спустя тысячу лет этой почетной участи удостоятся и такие одиозные персонажи как Адольф Гитлер и Иосиф Сталин. Чем они, как душегубы, хуже Чингисхана?Саша Донецкий